Задача – выжить! - Страница 32

— В хозяйстве такая штука пригодится, — пояснил он Митрофанычу, указывая на миномет. — И инструмент лишним не будет.

А я стоял и думал, как мы будем тащить все это добро в лагерь. Кроме нагруженных мешков за спиной большинства бойцов, у наших ног лежала здоровенная куча оружия – в основном карабины, но среди них виднелись еще два МГ-34, рядом с которыми лежали патронные ящики и шесть сменных стволов к пулеметам. Еще один МГ-34 с присоединенным «кексом» держал один из бойцов, которых Митрофаныч отослал вначале обезвредить мотоцикл. Теперь еще и миномет с лотками. Двадцать мин, почти по килограмму каждая, плюс вес лотка. Подобная мысль пришла в голову не только мне. Многие бойцы с таким же сомнением смотрели на кучу оружия. В итоге было принято решение взять трофеев столько, сколько сможем унести. В первую очередь – одобренный Митрофанычем миномет с боекомплектом, пулеметы с патронными ящиками и все найденные патроны. Так, примерно половина карабинов была приведена в негодность – затворы извлечены и заброшены подальше в заросли, а приклады разбиты о стволы деревьев. Остальное пристроилось на наших спинах.

Не забыв поджечь вторую машину, мы отправились в обратный путь и углубились в заросли. Я чувствовал себя верблюдом. На левом плече висит набитый мешок, к которому я еще и привязал сапоги, на правом – чуть меньше набитый, но тоже тяжелый ранец. Рядом с ранцем висит автомат, а в руках карабин. По-моему, на ишаков навьючивают меньше. Почему бы не сделать хоть какие-то носилки, а еще лучше – тележку? Хотя тележку делать не из чего, а с носилками через лес между деревьями, кустами и прочей растительностью идти – удовольствие маленькое. Хорошо, хоть удалось увильнуть от переноски лотков с минами – если б на меня навьючили еще двенадцатикилограммовый ящик, я б свалился на месте.

Остальные были нагружены не меньше меня. Каждый тащил на себе столько килограммов железа, что, не увидев этого собственными глазами, я никогда бы не поверил, что с таким грузом можно устраивать поход на дальнее расстояние. Однако, несмотря на большую нагрузку, настроение бойцов было веселое. То и дело звучали шутки и ответные смешки. Люди радовались жизни, радовались тому, что живы. Для сорок первого года даже такая победа была Победой, именно с большой буквы. Группа из двадцати человек, с трофеями и без потерь, возвращалась в лагерь.

* * *

Обратная дорога заняла на целый день больше времени. Я не буду описывать, как мы добирались назад, потому что плохо помню. Примерно после полуночи ходьбы по лесу с тяжелыми трофеями сознание перестало фиксировать что-либо, кроме спины идущего впереди. Я просто тупо переставлял ноги, когда мы шли, падал на месте, когда Митрофаныч объявлял очередной короткий привал, что-то ел и снова поднимался, когда меня расталкивали, говоря, что пора идти дальше. Помню только, что очень сильно пожалел о своей жадности там, на дороге, во время сбора трофеев.

В лагерь мы пришли на рассвете. Здесь уже вовсю кипела жизнь, сновали по своим делам партизаны, от кухни доносились запахи еды и раздавался стук топора. Остальные участники налета на немецкую колонну были в ненамного лучшем состоянии, и Митрофаныч, осмотрев свою группу, просто махнул рукой, приказал отдыхать и отправился докладывать командиру сам. Никто не спорил. Поглядев вслед удаляющемуся в направлении командирского шалаша Митрофанычу, мы расселись под ближайшими деревьями. Потом я спал. Спал долго – до самого вечера.

Снился мне какой-то бред. Вначале я долго бежал по темному лесу. От кого бежал и зачем – не знаю. Потом вроде в кого-то стрелял… А уже под конец приснился мне интересный эпизод, который почему-то намертво врезался в память. Знаете, так бывает – зачастую наутро в голове остаются только обрывки сна, которые, подобно клочьям тумана под солнцем, постепенно растворяются и исчезают, а иногда какие-то моменты сна крепко закрепляются в памяти, и их отчетливо помнишь даже спустя годы. Так было и с этим сном.

Я сидел у костра. Вокруг сквозь мрак проглядывали деревья, что-то шуршало и потрескивало. Огляделся – оказывается, я у костра не один. У огня сидели Терехин, капитан и Михалыч – старший сержант, который погиб возле аэродрома. Причем все выглядели вполне здоровыми, никаких следов ранений. У Терехина исчезла рана на голове, и выглядел он так же, как в нашу первую встречу – даже немного… живее, что ли? Насчет капитана я не знаю, но его костыля нигде не было видно, из чего я сделал вывод, что с ногой у него уже все в порядке. Ну и Михалыч тоже выглядел вполне живым и здоровым. Он затянулся сигаретой и выпустил густой клуб дыма.

— Ну и как вы там у себя в будущем живете?

В каком будущем? Когда они меня успели расколоть? Или я сам рассказал? Нет, это вряд ли. Я же «потерял память» и вроде бы вел себя осторожно. По крайней мере, ни в НКВД, ни в больницу меня пока не тащили. Но если спросил – значит, знает? И не сделаю ли я себе только хуже, начав все отрицать?

— Как живем? — услышал я свой голос. — Нормально живем. Работаем, отдыхаем… даже, если честно, скучновато немного.

Ну вот, вместо того чтобы все отрицать – спалился полностью. Теперь выкручиваться поздно. Придется отвечать.

— Скучно, говоришь? — не отставал сержант. — А где ж ты работаешь, если скучно?

— Да простым офисным служащим… — пожал плечами я и, вспомнив, что понятие «офис» вряд ли было знакомо советскому сержанту в 1941 году, пояснил: – Кабинетным, в смысле.

— Кабынетный… — разочарованно протянул сержант. — А воюешь так, ничего. Чего ж ты в армии не остался-то?