Певцов вежливо кивнул мне, цепким взглядом, будто взвесив и обмерив с головы до ног.
— Тогда еще лучше, — улыбнулся он. — Вдруг вы что-то забудете, а товарищ Найденов ваш рассказ дополнит.
Мы отошли в сторонку и присели на солнышке. Корреспондент, видимо опытный и знающий, как разговорить солдата, первым делом достал пачку папирос «Казбек» и протянул нам. Я не погнушался угощением – хотя у меня и был свой табачок, но солдатская привычка экономить свое и стрелять курево при любой возможности уже успела во мне прочно укрепиться. Угостился папироской и Коля. Подождав, пока мы прикурим, корреспондент достал блокнот, карандаш и принялся задавать вопросы.
Интересовало его буквально все. Как мы шли к цели, как наблюдали за мостом, как действовали при его подрыве. Особый интерес вызвал рассказ о спектакле, когда наши бойцы разыгрывали перед немцами полицаев, что позволило нам бесшумно снять охрану. Рассказывал в основном Коля. Я же только иногда вставлял свои комментарии или дополнял его рассказ незначительными подробностями. Судя по лицу Певцова, отвлекающегося от своего блокнота только затем, чтобы задать следующий вопрос, рассказом он остался доволен и предвкушал хорошую статью.
После того как все подробности подрыва моста были изложены, корреспондент приступил к вопросам «обо всем». В первую очередь его заинтересовало, как мы оказались в партизанском отряде. На этот вопрос я попытался отмолчаться и сделать вид, что меня здесь нет, — очень не хотелось повторять свою историю о потере памяти. Но, выслушав рассказ Коли о его появлении в нашем отряде, Певцов повернулся ко мне:
— А вы, товарищ Найденов, как здесь оказались?
— Пробирался через лес к нашим, — ответил я, стараясь уходить от любых подробностей, — и встретил партизан. Тут и рассказывать нечего…
— Понятно, — вздохнул корреспондент. — В окружение попали?
— Попал, — кивнул я, ничуть не покривив душой. Ведь действительно, если я оказался в глубоком тылу у противника – можно считать, что попал в окружение.
— И долго вы партизан искали? — не отставал Певцов.
— Скорее, это они меня нашли. А потом уж я присоединился к отряду, — я многозначительно посмотрел на папиросы, и Певцов протянул мне пачку.
Закуривая, я старался тянуть время, чтобы придумать, что можно безопасно рассказать назойливому корреспонденту.
— Я же сначала в другой отряд попал, — пыхнув дымом в небо, начал я.
Певцов повелся на наживку. Его глаза сразу загорелись интересом, и вопросы посыпались один за другим. Не выдержав напора, я рассмеялся.
— Подождите! — я поднял руки. — Давайте я лучше сам вам расскажу. Так вот, я сначала попал в отряд, который действовал на другом берегу Горыни. Нашим командиром был капитан Зыклов. Он сейчас в лазарете лежит, раненый. Вместе с вами полетит за линию фронта в госпиталь. Значит, наткнулись на меня в лесу партизаны…
Я старался рассказывать красочно, но не выдавая никаких особых подробностей. Ни о своей «контузии», ни о группе бойцов, которых я встретил в самом начале, я не упоминал. Не сказал ни слова и о вспыхнувшей перестрелке у аэродрома, когда нас взяла в плен группа Митрофаныча. Зато все моменты нападения на колонну, форсирование реки и чудесное спасение с помощью отряда майора Трепанова я расписывал красочно и со всеми героическими подробностями. Карандаш Певцова чуть ли не дымился – он еле успевал записывать. Даже практически не перебивал меня, лишь переспрашивал в некоторых моментах. Моим рассказом он очень остался доволен. Судя по выражению лица, материал, который я ему предоставил, был, как у нас, в будущем, говорят, — «бомбой».
Когда вопросы у журналиста закончились, пришел наш черед спрашивать. Газета газетой, а расспросить о новостях никогда не помешает. Тем более что этот человек сам писал в газету и объездил, наверное, всю линию фронта. Конечно, я предполагал, что корреспондента перед отправкой к нам проинструктировали о том, что следует говорить, а о чем лучше не упоминать. Но все же…
— Расскажите, как там на фронте? — попросил Коля, на долю секунды опередив меня с тем же вопросом.
Из дальнейшего разговора я узнал не много нового. Практически все то, о чем говорилось в газетах. Ленинград держится, Москву не сдадут ни при каких обстоятельствах – уже готовится мощнейшая линия обороны (никто конечно же не предполагает, что враг дойдет до самой Москвы! Так, на всякий случай…), наши войска геройски защищают Смоленск, а Киев ни за что не сдадим! Я сразу же поскучнел. Мелькнула шальная мысль немного попророчествовать, но тут же ее отогнал – хороших «новостей из будущего» на ближайшие пару лет я рассказать не мог, а те, которые мог рассказать, — не поймут. И не просто не поймут, а еще и последствия будут, о которых лучше даже не думать. Так и сидел, слушая новости и сверяя их с известными мне, как попаданцу, фактами из истории. Впрочем, разговор продлился еще недолго. Певцов спешил как можно подробнее изучить партизанскую жизнь и расспросить как можно больше людей. Ведь ночью он отправлялся обратно – за линию фронта. Поэтому, из вежливости быстро удовлетворив наше любопытство, он на прощание сфотографировал нас с Колей и, пообещав прислать фотографии как только сможет, исчез.
Интересно, подумал я, если я вернусь когда-нибудь в свое время – вот было бы классно найти эту фотографию. Хотя бы в Интернете. Я, в немецкой куртке и самодельной разгрузке из брезента и мешковины, с висящим на груди МП-38. А рядом улыбающийся во весь рот Коля… Увидит кто через семьдесят лет – не поверит. Да и сам бы я не поверил, даже если б увидел своими глазами такой снимок до того, как попал сюда. Решил бы, скорее всего, что это просто кто-то очень похожий на меня. Может даже, мой прадед. Если вернусь – надо будет обязательно поискать эту фотографию.